Мы с Вонючкой летели на БАМ. Выпили в баре по две кружки пива и по сто граммов водки. Тут объявили, что рейс задерживается. На восемь часов. Выдали в качестве компенсации талоны на питание. Мы рассудили, что глупо тратить деньги на еду и пропили талоны в кафе «Роза ветров». Затем почему-то поехали на автобусе в Шереметьево-Карго. Билетиков у нас не было, так что нас высадили. Оставшуюся часть дороги шли пешком. Кафе в Шереметьево-Карго помню плохо. Помню, что там пела женщина, и Вонючка пел с ней хором, а я хлопал и приплясывал. Обратной дороги в аэропорт не помню совсем. Помню, как спал в парке под самолетом, а Вонючки рядом не было. Потом помню какую-то улицу рядом и ларек. Помню, как пили коньяк из горла. А потом Вонючка заметил ее. Это была девочка лет двенадцати. Она стояла на остановке и ждала автобус. Нетвердой походкой морячка Вонючка направился к ней. «Маленькая, сколько стоишь?» - спросил он. Кучковавшиеся рядом таксисты недружелюбно смотрели на нас. Девочка побежала куда-то во тьму. Вонючка побежал за ней. Я побежал за ним. И мы прибежали. Прямо к милицейской машине. Нас отвезли в отделение. Вонючку куда-то увели, а меня отпустили. Я ждал на пороге. Вышел милиционер. Закурил. Сказал: «Вот друг там твой бузит. Говорит, что мы у него мечту забираем. Двенадцать лет мечтал на БАМ вернуться». Я посмотрел на часы. До отлета самолета оставалось пятьдесят пять минут. «И как быть?» - спросил я. «Ну, как. Вы нам бабки, а мы вам мечту обратно». Я позвонил на мобилу Вонючке. «Меняй бабки на мечту». «У меня всего штука осталась». «Отдавай штуку». И мы улетели.

Иркутск я не запомнил совсем. Ведь мы сразу отметили прилет. Помню лишь, что плясали на дискотеке. Дискотека походила на сиднейский театр с известной картинки и была на Ангаре. Потом мы очутились в поселке Листвянка на Байкале. Пили с девушкой, которую звали Белка и с человеком по имени Морской. Морского так прозвали, потому что, будучи коком, он ополаскивал посуду не пресной водой, а прямо в море. У толстой Белки было испитое лицо. Она уверяла, что ей завтра в рейс и говорила: «Мальчики, давайте танцевать». Но мы не слушались и не танцевали. Танцевали три бурята. Они падали по очереди, как Ваньки-Встаньки из театра кукол.

Рейс до Северобайкальска отложили на сутки. Мы пили и пили. С нами были усач и юный француз. Усач утверждал, что он пишет диссертацию по биохимическому составу армянского языка. И для этого ему нужен чистый байкальский воздух. Француз – его коллега. Потом оказалось, что усач – медбрат из иркутской больницы. А француза он просто раскручивает на бабло. Наконец, туман рассеялся и мы улетели. В Северобайкальске было тепло. Окунулись в Байкале. Тяпнули. Сели в поезд и понеслись по БАМу.

Нашей первой остановкой была Чара. Родной поселок Вонючки. Ранним утром в тумане мы сошли с поезда. Было холодно и неуютно. Вонючка показал мне развалившееся деревянное здание. Это был клуб, где когда-то работали его родители. От нечего делать зашли в избу с вывеской – газета «Северная Звезда». За столом редактора сидел маленький лысый человечек с бородой и в очках. Классический интеллигент семидесятых, только нос у него был слишком красным. Он попытался продать нам номера газеты по шесть рублей, но, узнав, что мы из Москвы, отдал их даром. В одном из номеров была рубрика «Стихи». Но стихов я там не обнаружил. Оказалось, что это статья с названием «Стихия» про то, как речка поселок затопила, просто буква «я» куда-то затерялась. Вонючка навел справки о своих одноклассниках. Услышав имя одного из них, редактор оживился, а от имени второго погрустнел. Первый оказался судьей нарсуда, второй – бандитом. Первый здесь, в Малой Чаре. А второй в Большой кого-то прижимал и теперь скрывается. Мы пошли к судье.

Судья, здоровый кругломордый детина, обнял Вонючку, вызвал водителя и отвез нас к себе домой. Казалось, он нисколько не удивился нашему появлению. На его лице, словно на лице индейца, не было вовсе никакого выражения. «Вернусь не поздно», - сказал он, показал, что к чему и уехал на работу. Я отправился во двор искать туалет. Но двора у судьи не было. Не было и туалета. Во дворе соседнего дома меня облаяла злобная собака. Я нашел туалет только через два дома. Постоял в нерешительности, но природа взяла свое. Озираясь по сторонам и пригибая голову, прокрался к сортиру. Когда я вышел, то заметил, что с улицы за мной следит молодой бурят.

Вонючка сидел на крыльце и курил. Мы зашли в магазин, взяли две бутылки водки и пошли в тайгу. Бурят вначале шел за нами, но потом отстал. Искупались в озере Лябич, дошли до речки Сасыкан. Дальше были болота и бурелом. Первую бутылку выпили на Сасыкане. Вторую думали отнести к судье, но тут Вонючка насупился. «Ну его на хуй, - сказал он. – Раньше был нормальным парнем, Кинг Кримсон слушал. А теперь вот мудак, судьей оказался». И мы выпили вторую.

В поселок вернулись, немного пошатываясь. Услышали торжественную музыку. Вспомнили, что сегодня – 1 сентября. Побрели смотреть школу, где когда-то учился Вонючка. Приехал автобус с детьми из эвенкийского села. Рядом мелькнул тот самый бурят. Мы зашли в школу. Стали зачем-то рассматривать списки с фамилиями учеников. Я нагнулся, чтобы получше разглядеть буквы. И тут мне заломали руки. За нами стоял милиционер в обычной форме, но почему-то с длинной седой бородой. «Попались, террористы», - злорадно зашипел он. Из-за его спины высовывался бдительный бурят. Наверное, мы и вправду странно выглядели на фоне родителей и детей. Нас отвели в отделение. Вонючка опять вспомнил своих одноклассников. Правда, почему-то только одного, бандита. Милиционер сразу помрачнел. Я понял, что наше положение ухудшается. И быстро напомнил про судью. Наши акции тут же подскочили вверх. Милиционер отдал нам честь. Его молоденький помощник вытянулся по струнке. И мы оказались на свободе.

Судья во дворе колол дрова. «Эх, что вы так поздно, - посетовал он. – а я думал вас на горячий источник отвезти». «Ну, так поехали», – сказали мы. Загрузились в машину. По пути спросили про бандита. Оказывается, его недавно короновали. Он живет по старым понятиям. Нигде на работает, нет жены, но три сожительницы. Сейчас скрывается в тайге. Мы приехали в разрушенный санаторий. За забором на сопке стояли три грязные ванны. Судья налил в них из шланга вонючей воды. «Сероводород с родоном, - гордо объявил он. – Мы здесь всегда с телками отдыхаем». Мы разделись и улеглись. Потом нас ждал накрытый стол. На столе были закуски – помидоры, огурцы – и пять бутылок водки. К нам присоединились водитель и сторож. Татуированный с ног до головы сторож оказался весьма начитанным человеком. Мы говорили с ним об истории и философии. Жалко, я спьяну не запомнил деталей. По пути обратно, по-видимому, мы заезжали в магазин. Потому что у судьи пили снова. Вонючка спал за столом. Но заснул он не сразу. Перед тем, как заснуть, он вспомнил историю из юности. Про туриста. Как-то сидят они впятером у костра. Артур, Тугрик, Нос, Чифан и наш Вонючка. Выпивают, что-то там жарят. И тут мимо турист чешет. Сутулый такой очкарик с рюкзаком. «Вы тут группу туристов не видели, - спрашивает. – а то я отстал». «Видели, - отвечают. – Только вряд ли ты их догонишь. Часа два назад. А уже темнеет. Посиди лучше с нами, а с утреца пойдешь». Ну, турист соглашается. Сидят дальше. Жарят там чего-то, бухают. Тут Тугрик и говорит: «Слышь, турист, - показывает на Носа, - у моего друга сегодня день рождения. Поздравь его мастеркой и трико». Ну, то есть, штаны снимай и олимпийку. «И кеды давай», - Артур добавляет. Тут наш Вонючка в палатку спать идет. Слышит, среди ночи какой-то шум. «Эй, вы чего там, - просыпается, - который час?» «Слышь, Артур, - кричит Тугрик, - сколько там времени на наших часах?» То есть, и часы с туриста сняли. Вонючка снова засыпает. Опять шум. «Эй, вы чо там», - спрашивает?» «Чо, чо, туриста ебем. Будешь?» Вонючка досказал историю и заснул. Я хотел его растолкать и спросить. Но не решился. Часто ли они так проводили время, поебывая туристов, или это был исключительный случай? И куда потом они дели раздетого и выебанного туриста? Ведь вряд ли так и отпустили бежать голым по тайге….

Тут я и сам отключился. Когда очнулся, увидел, что по пояс голый судья играет на баяне и плачет. Он рассказал, что три недели назад исчез его отец. Пошел к другу на поминки и не вернулся. Всего через два дома. Там были дочка друга, ее сожитель и их друзья. Молодежь, двенадцать человек. Всех допытали, но не колются. Выпил, мол, и ушел в тайгу. Кто его знает… «А как, как он мог пропасть, старый таежник, охотник и рыболов», - плакал судья. Наверное, закопали. А три дня назад дочка зарезала сожителя. Судья думал, что раз вторая мокруха, то тут и первая точно всплывет. Одна за другой потянется. Снова всех взяли. Но никто не колется…

Вдруг в дверь постучали. Вошел маленький человек с бегающими глазками. Посмотрел по сторонам и исчез. И в комнате нарисовался высокий статный красавец. Черный, с орлиным носом, гуран. Я сразу понял, что это вор. Его как раз не хватало для сюжета. Он посмотрел на спящего Вонючку. Поднял его голову за волосы и заглянул в лицо. «Приехал, - любовно протянул он. – Леха». «Мне как доложили, что с Москвы нагрянули, так я сразу понял, кто это», - хохотал он. Мы сидели за столом. Маленький караулил на пороге, то и дело выглядывая во двор. Мы чокались и веселились. Потом мы брели по поселку. За водкой в ночной. Фонарей не было. Шли на ощупь в полной темноте. Помню окошко и свет. Помню, как из окошка высунулась рука и протянула нам бутылку. Помню толпу местных пацанов рядом с окошком. Все в сапогах и кепках. «Илюхан, с тобой познакомиться хотят», - прошептал мне вор, скаля зубы. И я со всеми знакомился. «Илюхан», – представлялся я каждому по очереди. «Косой, Шпала, Чпок», - отвечали мне. И мы обнимались. Потом снова помню дом судьи. Мы сидели с вором уже на террасе. На корточках. Рядом дремал судья. За спиной дежурил шнырь. Он игрался ножом-выкидушкой. Туда-сюда, туда-сюда. «В Москве люди хуевые», - зачем-то сказал я. Я хотел сказать, что зато в Сибири хорошие. Но не договорил. Вор неожиданно изменился в лице. Его губы исказила нехорошая злая гримаса. «Ты кого говоришь, Илюхан, - прошипел он. – В Москве? Люди? Хуевые?!» Я вспомнил словарь воровской фени и понял, как я ошибся. Черт, ведь люди на фене – это воры. Получается, что я наехал на воров. Мне показалось, что шнырь сзади надвигается со своей выкидушкой. Я вспомнил про туриста. Про исчезнувшего отца. Подумал: «А вдруг меня закопают?» Ведь судья спит. И Вонючка. Спросит завтра утром: «А где Илюхан?» «Где, где. А кто его знает. Выпил и ушел в тайгу погулять. Ищи-свищи». Внезапно я понял, что надо держаться до конца. Главное - не путаться в словах и не заметать следы. И я сказал: «Да, в Москве люди хуевые. Раньше были нормальные, а теперь хуевые. Живут не по закону, понятия не соблюдают. Творят беспредел». «Кого говоришь, Илюхан? – все равно сипел вор. – Я в Москве людей знаю». «Ну, а кого ты знаешь? – неожиданно для самого себя перешел я в отчаянное и пьяное наступление. – Скажи, я привет передам». Это была моя вторая ошибка. Вор вначале побагровел, затем побелел. На его губах проступила пена. Шнырь надвинулся еще ближе. Я слышал над ухом щелканье выкидушки. «Кого говоришь, Илюхан? – орал вор. – Привет передашь? Ты кого говоришь? От меня? Привет? Ты знаешь, что это значит? Обречен ты после этого будешь! Твоя жизнь изменится, Илюхан!!!» В ужасе я пытался вспомнить, что значит передать привет от вора ворам. Вор орал. «Все равно передам, - тихо, но твердо произнес я. - Скажи, кому. Я передам». Вор замолчал. Изумленно он смотрел на меня. Может быть, он не ожидал такой наглости. А, может, ему просто некому было передать привет. Ведь он никогда не был в Москве. Кого он там мог знать, молодой сибирский вор из далекой Чары. Отрезанной от цивилизации. Тут ведь даже нет сотовой связи. Нет канализации и воды. Воду привозит водовозка. Ее наливают в бочку. Наверное, хорошо что родители увезли Вонючку отсюда… Стояла тишина. Нелепые мысли бегали в моей голове. И тут неожиданно проснулся судья. Непонимающим взглядом он смотрел на вора. А потом сказал: «Я тебя, Игорек, посажу!» Вор переключился на судью. «Кого говоришь, Диман, - шумел он. – Друга своего посадишь, одноклассника?» «Все равно посажу», - настаивал судья. «Зачем, зачем тебе это надо? – удивлялся вор. – мы же за партой одной сидели!» «Посажу и все», - твердил судья. К счастью, про меня забыли. Шнырь с интересом глядел на судью. Я осторожно встал и незаметно отправился спать.

Проснулся от окрика судьи. «Илюхан, вставай! – будил он меня. – Машина ждет!» Вспомнил, что мы должны ехать дальше. Обнаружил, что почему-то лежу в детской кроватке. Ноги свешиваются на пол. «Черт, как ты здесь оказался? - бормотал судья. – Я же тебе там нормально постелил. Ну ладно, подымайся скорей». Я и сам не помнил, как там оказался. Семья у судьи в Чите, и я, значит, зачем-то проник в детскую. Тут я заметил, что вся кроватка мокрая насквозь. Блин, значит я обоссался. Но как же я мог обоссаться? Да еще в детской кроватке? Ведь я никогда, ни разу за всю жизнь не обоссывался? И почему тогда штаны у меня сухие? Может, нассали воры, чтобы меня опустить? Надо спешить. Я выкарабкался из кроватки и сгреб белье в кучу. Случившееся так и осталось тайной. Вонючка впоследствии предположил, что я просто во сне сходил в туалет. То есть расстегнул штаны, справил нужду и спокойно застегнул их обратно. Все может быть. Ноги не держали меня. С трудом я добрел до машины и свалился внутрь. На станции стоял утренний рабочий поезд. Один вагон, говоря по местному, «окурок». Тошнило очень сильно. Я плюхнулся на полку, положил под голову сумку и заснул. До следующей станции, где когда-то жил Вонючка, и которую нам предстояло посетить, три часа. Проснулся от шума в тамбуре. Услышал голос Вонючки. «За сто рублей отдудонишь? – Нет. – А за двести?» Я выглянул в тамбур. Вонючка стоял с расстегнутыми штанам и махал своим ослиным болтом. Напротив стояла удивленная девушка лет пятнадцати. Я вернулся в наш отсек и снова заснул.

В поселке Хани мы сразу нашли магазин. Длинные мохнатые сопки и между ними сплющенный поселок. Одна пустынная улица вдоль реки. «Вы что, больно смелые?» - ошарашила нас с порога продавщица. «В смысле?» - переспросили мы. «Да ко мне уж третий день никто не ходит. Я и сама на улицу выходить боюсь. Здесь в подсобке и ночую, однако». Под ложечкой засосало. «А что стряслось-то?» - спросили мы. «Да как что. Третьего ж дня Пал Палыча загрызли». «Да кто загрыз-то?» «Как кто? Лошадь эта дикая. Он отсюда, из магазина, вышел, водки взял и хлеба батон, так она здесь бегает, вот с голодухи ему руку-то вместе с хлебом и откусила. Ну, он-то, однако, и умер с этого. Кровь-то вся утекла, однако». Мы переглянулись. Взяли только водку. Без хлеба. И ушли пить в тайгу.