ТАРА

Гагарину Юрию посвящается

- Ты смерти не бойся...! Она тебя сама найдет. Чего ее бояться...? - по пятьсот первому разу повторяет быстро напившийся тувинец. Сидя на корточках в полузаброшенном помещении, он глядит куда-то вперед мутными глазами. - Я Тара, а по-русски пшено...! Приходите завтра ко мне араку пить... если не ссыте... А не придете - обижусь!
За разбитым окном чернота тувинской ночи. С нами еще мальчик лет пятнадцати с ножевым шрамом на лице, вероятно, сын и жена Тары, молчаливая полная тувинка. Она нетерпеливо ходит взад-вперед, держа мужа в поле зрения, в трогательной надежде увести его домой. Еще один парень сразу капитулировал с нашего банкета и спит на полу в неудобной позе.
Резкий скрип. Небольшая квадратная дверь открылась в метре от пола и теперь на нас смотрит пара встревоженных мужских лиц.
- Ребята, ребята, пошли с нами уже... - это организаторы фестиваля.
Мы искренне гарантируем наше скорое возвращение и разливаем водку в пластмассовые стаканчики.
- Ты смерти не бойся... смерти-то...! А чего ее бояться ...? Меня Тара зовут - по-русски пшено...! Мне тридцать семь лет... А здесь меня все знают...!
У Тары всклокоченные длинные волосы, редкие усы и бородка паклей свисают с широкого лица. Его мозолистые почерневшие пальцы бдительно катают коричневый шарик.
Мы вдвоем, и прошло больше суток после нашего вылета из аэропорта Домодедово. Четыре часа в самолете ТУ-154, потом посадка в Абакане - сером, невзрачном городе среди сопок. В Абакане долго выясняли с местными бомбилами размер их гонорара за нашу транспортировку в Чаадан. Цены оказались выше ожидаемых. Наконец, определились с автомобилем, и "Москвич ИЖ" голубого цвета за восемь часов переносит нас через Саяны.
Первая часть пути легла через Хакасию, запомнившуюся языческими захоронениями с каменными надгробиями причудливых форм вдоль обочины и короткими остановками в небольших городках для приобретения алкоголя. Потом началась тайга со спусками и подъемами по грунтовой дороге и горными орлами, пикирующими в миллиметре от лобового стекла нашего авто.
На одном из перевалов мы стали свидетелями последствий автомобильной аварии. На встречной полосе лежал перевернутый грузовик с прицепом. Среди рассыпанных по земле стиральных порошков "ARIEL-автомат" и зубных щеток "COLGATE", вперемешку с арбузами и шоколадными батончиками "SNIKERS", стояли в растерянности осунувшиеся коммерсанты, провожая нас печальными глазами.
Республика Тыва встретила нас на высоте 2206 метров мелким градом и туманом.
На этом участке дороги горы ржавого цвета, покрытые незначительной растительностью, и бедный кислородом воздух. По мере снижения дороги травянистый покров гор приобретает самые неожиданные оттенки, а кое-где вдоль дороги вырастают первые юрты и кочевые стоянки пастухов.
Вскоре после милицейского кордона, где потеряли минут двадцать, на развилке мы увидели голосующих людей - двух тувинских девушек в болоньевых ветровках "NIKE" и "REEBOK" и старика, который стал уговаривать нашего водителя подбросить девушек до какого-то места. Тот поначалу отказывался, но все же пошел навстречу, и девушки оказались в нашей машине.
Дорога, еще немного попетляв между живописных гор, плавно перетекла в долину.
Мы, желая скоротать время, попросили девушек развлечь нас какими-нибудь историями про местных шаманов, но они, в свою очередь, как-то странно переглянулись и с недоверием миновали эту тему. В результате мы довольствовались лишь парой фотоснимков на память. Километров через сорок девушки в какой-то деревне покинули автомобиль, и "NIKE" и "REEBOK", на прощанье качнувшись перед глазами, скрылись за забором одного из домов. Еще минут пятьдесят тувинской прерии, и наш "москвичонок" ровно в 16.00 ворвался на разбитые улицы Чаадана - древней столицы Тувы.
- Прилетели к нам грачи, пидорасы-москвичи, - охотно вспоминает годы, проведенные на зоне, Тара и, повернувшись, отрывисто бросает жене:
- А давай... давай... давай еще...!
Недовольная женщина, ничего не произнося, секунду упрямится, но все-таки покорно достает из кармана пальто мумие, отламывает маленький кусочек и передает мужу.
- А как-то вы на москвичей не похожи, я по глазам вижу, - дипломатичность Тары временно позволяет сохранить атмосферу светской беседы.
- Я Тара, а по-русски пшено, а как вас зовут?
Мы в очередной раз произносим свои имена.
- А пойдем ко мне прям щас араку пить... ! Прям щас...!
- Прям щас мы не можем... Ждем... когда остальные пидорасы приедут.
Тара понимающе кивает и начинает делиться секретами своей биографии.
Первый сексуальный опыт, приобретенный в одиннадцать лет, вызывает искреннее уважение к нашему новому другу. На раскрасневшемся лице Тары играет самодовольная улыбка, а в глазах появляется подозрительно озорной блеск.
- Да вы салаги... оба, бля... салаги...! В девятнадцать у меня уже три штуки детей было, а у меня еще нож был, и я одному менту сначала во сюда вставил... - Тара лукаво подмигивает и обаятельно улыбается, а его почерневший указательный палец на мгновение упирается в нижнюю пуговицу пыльной джинсовой куртки и ползет вверх, - а потом еще здесь... тут вот и здесь...! - Тара последним движением, проведя рукой вдоль шеи, достает из-за уха "Приму", вставляет ее в угол рта.
- А на утро поднялся... еще поел и в армию пошел...!
Тара по-прежнему сидит напротив, слегка покачиваясь на корточках. На довольной физиономии застыла кривая усмешка конкистадора. Он молча курит, победоносно наслаждаясь нашими озадаченными лицами, но старая пластинка продолжает свое магическое вращение.
- Ты смерти не бойся... смерти не надо бояться... она тебя сама отыщет... я Тара... а по-русски пшено...!
Вдруг пространство нашего помещения начинает заполняться странными, поначалу едва уловимыми звуками, пол медленно плывет перед глазами и заволакивается зеленоватым туманом, напоминающим искусственный концертный дым. Акустически искаженный REVERB-эффектом голос Тары продолжает с завидной настойчивостью транслироваться на нас, кажется, уже со всех сторон:
- Меня здесь все знают...! Чего, ссыте...!? Чего, нет...?! Не ссыте...?! Пойдем со мной...! Покажу вам чего...!
Тара грозно кивает в сторону двери и вскакивает на ноги.
- Я Тара! Я пшено...! А пойдем, покажу...! Ссыте...?! Ссыте...?! Я пшено...! Покажу...! А пойдем...!
Тара уже на взводе и как капризный ребенок топает ногой, а голова с красным лицом судорожно дергается в сторону выхода. Мы не подчиняемся, прекрасно понимая, что ночные прогулки с этим "пшеном" опасны для здоровья, но какая-то могучая сила надежно подхватывает и поднимает нас над полом. Мы плывем через зеленый туман, почти целиком заполнивший помещение, и, миновав квадратную дверку, оказываемся на воздухе. На улице тот же туман, но менее плотный и равномерно рассеянный по всему пространству от земли до неба. Жена Тары и мальчик уже ждут на улице. Молодой человек, который спал в доме, лежит, нисколько не изменив своего положения, вдоль деревянного покосившегося забора.
Тару немного штормит, он поворачивается в нашу сторону, в руке оранжевым огоньком мерцает только прикуренная сигарета.

- Ты смерти не бойся! Двери в сердце открой!
- Смерть - это крылечко в хаус твой родной!

Казалось, голос Тары исходил от земли, вернее сказать, его голосом, подкрепленным на этот раз DЕLAY-ем, разговаривала сама земля.

- Скажу я по секрету , что умер ты давно!
- Смелей! Смелей, приятель, тебе уж все равно!

Закончив, Тара проводит рукой по пересохшим губам, напоследок с карикатурной жадностью затянувшись, лихо выстреливает окурком сигареты. Тот, описав в воздухе восьмерку, исчезает за забором. Тара на минуту застывает, прикрыв глаза. Вокруг воцаряется гробовая тишина, и кажется, что время закончило свою работу.
В какой-то миг одновременно с нарастающим жутким гулом, пронизывающим до самых костей, Тара, рисуя в воздухе сложную акробатическую фигуру с подкруткой, начинает, как победитовое сверло, врезаться в землю по часовой стрелке, расшвыривая вокруг себя комья земли, мелкие камни и щепки. Адское вращение прекращается, когда тело по самое горло вонзается в землю. Голова, сделав еще несколько плавных оборотов, застывает на месте, обращенное к нам лицом. Жуткий гул прекращается.
Тут приходит время рекламной паузы с непосредственным участием вытянутой из земных недр добросовестным бурением Тары и долго, как в замедленной съемке, кувыркающейся к нашим ногам грязной полуразложившейся коробочки от риса "UNCLE BENS".
Глаза Тары резко включаются как мощные прожектора, а голова начинает медленно вращаться уже против часовой стрелки. Одновременно с вращением головы в воздухе рождаются звуки скрипичного оркестра, первые раскатистые гитарные аккорды, следом вступают ударные и, наконец, голос Оззи Озборна:

- There're no unlockable doors!
- There're no unwinnable wars!

Мелодия льется сначала медленно, но потом расходится. С ускорением музыки голова тоже вертится все быстрее и к нашему непередаваемому ужасу увеличивается в размерах. Жуткое зрелище вынуждает нас закрыть лица руками, чтобы не ослепнуть от яркого света, и повергает в состояние глубокого оцепенения. С окончанием песни:

- I don't ask much,
- I just want you!

застывает на месте и голова, которая за это время фантастически выросла до размеров двухэтажного дома. Глаза-прожектора прекратили светить.
Порядочно ошалевшие от этого спектакля, постепенно начинаем приходить в себя, отряхиваемся, и, глупо озираясь по сторонам, обнаруживаем, что находимся в совсем неизвестном месте. Здесь нет домов, вокруг только горный пейзаж и черное небо с незнакомым расположением звезд. Гигантская, полная луна позволяет отчетливо разглядеть наш необыкновенный объект. Лицо Тары покрыто неокрашенным грубым тесом, в точности повторяющим рельеф знакомого лица. Усы, борода и волосы на голове сказочно обернулись шелестящими в ночи золотыми пшеничными колосьями, ароматно пахнущими душистым сухим сеном. При подробном изучении лица мы находим прибитый к правой щеке плакатик с изображением известного красноармейца, который упрямо агитирует, вытянув вперед руку с увесистой ладонью: "НЕ ССЫ!" Слева от плаката висит башка крупного барана с грациозно изогнутыми рогами.
Неожиданно "голова" накренилась и откатилась метра на три назад. Послышался лязг и скрежет каких-то стыковочных механизмов и "голова" замерла, оставив на земле следы тракторных гусениц, на которых она могла перемещаться.
Мы опять в полной тишине, почти не в состоянии двигаться и говорить. Вдруг видим жену Тары с мальчиком, которые как ни в чем не бывало стоят неподалеку от нас. Их внешний облик претерпел некоторые изменения: они облачены в цветные яркие национальные костюмы, а мальчик держит за веревку неизвестно откуда взявшегося барана. Парня, который спал, нигде не видно. Увидев нашу нерешительность, женщина лениво подходит к "голове", берется за левый рог на бараньей башке и делает три оборота в правую сторону. После чего на деревянном лбу вспыхивает магазинная вывеска "ХЛЕБ". Первая буква представлена скрещенными человеческими костями и расположенным чуть выше злобно оскаленным черепом. Женщина поворачивает правый рог три раза в левую сторону, и огромный рот, обнажив зубы-лезвия, с диким треском размыкается, в конечном счете образуя подобие проема открытой двери. Следующим движением рука делает один оборот левого рога, в результате приходит в движение какой-то механизм, и на пороге вырисовываются знакомые очертания перил эскалатора, уходящего вниз. Правый рог делает еще круг, и машина включается.
Первым в дьявольскую глотку спускается мальчик. У него серьезное сосредоточенное лицо, в одной руке зажженный факел, другой рукой он за веревку держит барана. Потом на ступеньках эскалатора оказывается жена Тары, окинувшая нас напоследок - как всегда молча - таинственным взглядом. Поняв, что "голова" работает исключительно на "вход", мы колеблемся. Но вдруг цветным стеклом витражей вспыхивают глаза, а огромный древесный рот, сверкнув в воздухе зубами-лезвиями, начинает с грохотом соединять и разъединять трескающиеся губы-бревна, донося из глубины шахты исполинское рычание:

- А если боишься, попробуй понять,
- Что страх - это парень - продажная блядь!
- С веселой улыбкой дашь ей леденец,
- Она его хвать, и страху - пиздец!

После этих слов рот вновь распахивается, любезно приглашая на огонек. Мы, уже окончательно ошарашенные, автоматически подаемся назад, но чудовищная сила опять подхватывает и швыряет нас на ступеньки движущейся лестницы, которая неминуемо затягивает на глубину бездны. Мы оглядываемся. Овальный потолок, освещаемый двумя рядами факелов, предварительно зажигаемых мальчиком, обит синей эластичной материей от хуевых адидасовских костюмов. Знаменитые три полоски белого цвета, симметрично устремленные вниз по двум краям туннельного свода, кокетливо прерываются красными и зелеными вставками. Перила эскалатора покрыты бараньей шкурой, под ногами грубые деревянные ступеньки.
Мы едем молча, готовые уже ко всему. Чуть ниже мерцают отражением факельного огня цветные силуэты наших проводников. Неожиданно сверху, пахнув в лицо спальными кварталами дикого космоса, на глаза наваливается сухая лаконичная информация, крестиком вышитая на потолке: "Здесь была Тамарка..."
Спустя неопределенное время до нашего слуха доносятся мелодичные звуки тувинских музыкальных инструментов и низкое горловое пение. Музыка оказывает волшебное действие. На душе становится очень тепло и комфортно. По воздуху распространяется душистый запах свежевыпеченных булок. Все происходящее уже представляется сказочным сном. Нас гостеприимно окутывают разноцветные сюжеты удивительных грез. Большие и добрые пуховые горы нежно обнимают нас пушистыми зелеными холмами, молочные озера приятно омывают наши уставшие тела. По небу проезжают золотые экипажи с веселыми туристами, которые, громко открывая бутылки шампанского, радостно хохочут и приветливо машут руками. Перед глазами раскосые девичьи лица играют чудесным калейдоскопом белоснежных улыбок. Восточные красавицы, весело предлагая широкий ассортимент хлебобулочных изделий, окунаются в огненный эротический танец, шутливо сбрасывая бесконечные разноцветные наряды. Нам очень хорошо и совершенно безразлично, что ждет впереди. Может быть, настоящая смерть?...