Питекантроп в Екатеринбурге
или о том, как некоторые московские художники улучшают облик других городов
Все начиналось хорошо. Приехали мы в фирменном поезде, разместили нас в отдельных номерах в главной гостинице города «Большой Урал», в самом центре прямо напротив Университета. По случаю нашего приезда в Государственном центре современного искусства накрыли стол. Самая красивая девушка-сотрудница томно вздохнула и сказала: «Корифеи приехали». Остальные девушки старательно перелистывали номера нашего журнала ПГ, которые лежали у каждой на столе. Это, правда, показалось мне немного странноватым – журнал-то вышел уже лет пять назад, неужто все эти годы они только его и читают. Однако, увлеченный общением с поклонницами, я тут же отогнал прочь это недостойное подозрение. Девушки из местной художественной группы восторженно рассказывали, как ездили в Москву на нашу выставку в Третьяковку. На выставку их, правда, не пустили бабки-смотрительницы. Бабки, оказывается, называли наше гениальное произведение порнографией. Они настолько крепко сидели перед дверью в зал, что пробиться туда было попросту невозможно. Но не беда, сегодня, наконец, встреча с нами, а, значит, и с нашим искусством состоялась.
Затем нас повели в клуб. Только мы поставили диск с нашими песнями, как ди-джей широко заулыбался и сообщил, что якобы весь последний месяц он только их и играет. В общем, на волне столь радушного приема мы потеряли бдительность и пустились во все тяжкие. Дальнейшее помню плохо. А в семь утра по-московскому меня разбудил стук в дверь. Это был наш местный куратор, который заявил, что нужно срочно ехать на радио. Товарищи мои встать не смогли, а я по природной ответственности послушно поплелся за ним, с трудом понимая, где нахожусь и что делаю. Люди ехали на работу. В битком набитом трамвае меня чуть не вытошнило. Я мечтал о чае или хотя бы глотке воды. Единственной надеждой было, что все расскажут другие заезжие художники, а я как-нибудь отмолчусь. Но за огромным круглым столом с микрофонами никого не было. На стене почему-то одиноко красовался фотопортрет знакомого литератора Курицына. Крупный план – длинные волосы, помятое похмельное лицо. Желудок свело во второй раз. «А где остальные?» - удивленно поинтересовалась журналистка у куратора. «Все спят, - разочарованно махнул он рукой. – Этого вот только выловить удалось. Самого ответственного». «Ладно, - подумал я. – Если ничего не смогу сказать, потом на записи что-нибудь вырежут, подмонтируют и будет все в порядке». «Начинаем прямой эфир», - произнесла журналистка. У меня во рту окончательно пересохло. Мне протянули микрофон. «Расскажите о вашем заборе», - попросила она.
«Заборе, каком еще заборе», - судорожно забегали мысли в моей больной голове. «Ну, у нас эта… забор… на котором… забор… а на заборе этом… забор…», - начал я. Журналистка сделала круглые глаза. Куратор спас положение, быстро отобрав у меня микрофон. Он заговорил что-то о том, что их город почтили своим присутствием художники первой величины, один из которых сейчас за эти столом. И тут у меня открылось второе дыхание. Вернее, я как-то неожиданно захмелел. Мысли потекли так, что я уже не успевал их остановить. Я радостно схватил микрофон и начал. Не помню точно, что я говорил. Что-то о зарождении мира из ниоткуда. О теории большого взрыва. О том, как появились первые амебы, земноводные, пресмыкающиеся, затем обезьяны. О том, как обезьяны с помощью полезных подручных предметов сумели превратиться в людей. Остапа, что называется, понесло. Я все говорил и говорил. Куратор подавал мне страшные знаки. Я говорил, наверное, минут пятнадцать. Эфир подходил к концу. Я развенчивал мир потребления. Я рассказывал о том, что теперь, наоборот, все заполонили абсолютно бесполезные предметы, типа стиральных машин, утюгов, мобильных телефонов, тачек, телевизоров, компьютеров и так далее. Они ни на минуту не заставляют задуматься. За ними не видно уже самого человека. Все снова катится во мрак сплошного никуда… «Гениально! - закричала в прямом эфире журналистка. – И это все вы показали в вашем проекте?» «Ну да, – скромно ответил я. – Забор-то у нас огромный. Полкилометра почти…» Куратор снова подал страшный знак. Ему передали микрофон. Спросили, какой из заборов он посоветовал бы посмотреть в первую очередь. Его не оставалось ответить ничего другого. Конечно же, забор группы ПГ. «И я, и я так думаю», - довольно заверещала журналистка. И сообщила всем адрес нашего забора.
Мы вышли из студии. Окрыленный, я широко улыбался. Похмелье окончательно отступило. И тут зазвонил телефон куратора. Через секунду у него вытянулось лицо. Он передал мне трубку. Это была его жена, директор местного Центра современного искусства. Голос ее дрожал. «Илья, - сказала она. – Нам звонили из мэрии. Звонил директор того строительства, где ваш забор. Звонили обиженные местные жители. Все они говорят, что вчера у вашего питекантропа была одна палка, а сегодня появилась вторая, неприличная». Я молчал, не зная, что ответить. «Илья, - продолжала она. – Все было так хорошо. Наши молодые художники исполнили ваш эскиз. Вы приехали на открытие. Мы дали вам краску и кисточку, чтобы вы доделали ваш проект. Добавили красоты… А вместо этого вы… Как вам не стыдно…» Она положила трубку. Куратор больше не смотрел в мою сторону. Я поехал в ГЦСИ. Подошел к директору. «Поглядите в мои честные глаза, – сказал я ей. – Как вы могли подумать, что такой уважаемый и серьезный мужчина, как я, может специально приехать в ваш город, чтобы пририсовать питекантропу эту неприличную палку. Конечно же, это не я. Наверное, это та самая хулиганистая старушка, которая пряталась за углом. Мне кажется, я даже заметил торчащую из ее сумки кисточку». Мне показалось, что я убедил симпатичную девушку-директора. Но я ошибался. Может быть, тому виной, что, как и поступают преступники, я рассказал всем сразу же несколько разных версий. Ее мужу-куратору, например, я сказал, что подозреваю рабочих из подсобки на стройке. Уходя, мы оставили им кисти и краску. Они были пьяны и веселы. Мы тоже. Я посвящал их в азы искусства. Наверное, это они в порыве народного творчества решили приукрасить наш забор. И, в общем-то, это даже неплохо.
Исправить ситуацию не удалось. Теперь, при виде нас, девушки-поклонницы скромно отводили глаза. Нас лишили суточных. Автобус, который ездил с экскурсией по всем заборам, до нашего так и не доехал. Когда мы собрались зайти в клуб на прощальную вечеринку, к нам подошел здоровый парень. «Это вы тут пиздюлей искали?» - вежливо обратился он ко мне. «Что?» - переспросил я, понадеявшись, что ослышался. «Да я тут слышал, что москвичи приехали, пиздюлей спрашивают», - пояснил он. Из-за его плеча высовывались еще двое-трое таких же вежливых парней. Слава богу, я догадался перевести все дело из бытовой плоскости в эстетическую. Всучил ему нашу последнюю книжку «Дать пизды». И мы убежали. Чудом нашли вокзал. Разумеется, нас никто не провожал…