ПИРАМИДЫ, ВЕРБЛЮДЫ, ЖЕНА И ЛОХ

Вся жизнь состоит из ошибок - это была последняя. Перед самым отъездом из Каира я решил стать туристом - вместе с женой посмотреть пирамиды.

Было восемь часов утра. Мы оказались единственными посетителями. На последние деньги купили билет и бутылку воды. Начали подниматься в гору. Внезапно перед нами появился мальчик верхом на верблюде. “Привет”, - сказал он. “Привет”, - ответили мы. “Россия”, - сказал он. “Россия”, - согласились мы. “Ельцин!” - крикнул он. “Ельцин”, - кивнули мы. “Сними меня в кино”, - предложил мальчик и показал на камеру, болтавшуюся у меня на плече. “Хорошо”, - согласился я. Мальчик слез с верблюда - я нажал кнопку “старт”. “Давай теперь я сниму тебя”, - сказал мальчик. Я дал ему камеру - он снял мои колени. “О’кей”, - сказал я. Взял камеру и пошел дальше - пора догонять жену. “Эй, стой”, - закричал мальчик. Я обернулся.

– А деньги?

– Какие деньги?

– Ну, я же снял фильм.

– Так это моя же камера.

Мальчик нагнал меня, схватил за руку и не отпускал. “Я снял фильм, ты давай деньги”, - кричал он. Я не знал, что делать. Случайно посмотрел на камеру. Мальчик, слава богу, забыл открыть затвор. “Нет фильма”, - сказал я. “Нет тебя, нет меня. Нет фильма. А нет фильма, нет и денег”, - развел я руками… и вырвался. Мальчик замешкался. Я побежал вверх. Мальчик осыпал мне спину проклятиями - желал скорой смерти. Дорогу мне преградил мальчик постарше, верхом на лошади. “Россия”, - поздоровался он. “Россия, Россия”, - прокричал я и понесся дальше. “Ельцин” - летело мне вослед. Откуда-то сбоку вынырнул усатый мужчина на верблюде. Мы обменялись привычными приветствиями. “Россия”, - сказал он. “Ельцин”, - ответил я. “Верблюд”, - сказал он.

– Что верблюд?

– Хороший верблюд. Сорок фунтов.

– Зачем он мне нужен?

– Подъехать в гору. Самому-то тяжело идти.

– Нет, спасибо. Сам доберусь.

– Тогда посмотреть с него на пирамиды.

И он показал на окружавшие меня четыре пирамиды. “Спасибо, я не слепой”, - объяснил я. Пошел дальше. Он не отставал. Я догнал жену. Мужик засунул палец в рот и свистнул. Видневшиеся впереди холмики привстали и поскакали нам навстречу. Я затравленно обернулся. Такие же холмики приближались сзади и со всех сторон. Я насчитал их около сорока. Зажмурил глаза и зажал уши. Когда открыл глаза, увидел, как верблюды разбегаются прочь. Услышал последние слова жены, обращенные к их владельцам. Такого чудовищного мата прежде я никогда не знал. Вот она, великая и могучая сила русского языка. Как же я сразу не догадался? Там, где английский беспомощен, вступает в права родная речь.

Мы двинулись дальше. Когда уже почти дошли до пирамид, к нам подъехал маленький грустный мальчик на ослике. “Ослик очень болен”, - сказал мальчик и снял с ослика попону. Под попоной были ужасные раны. Скупая слеза текла по лицу мальчика. “Какой кошмар”, - сказал я. “Пятьдесят фунтов могли бы помочь ослику”, - пояснил мальчик.

– Ослика жалко, но у меня нет таких денег.

– Тогда дай все, что у тебя есть.

Я стоял в нерешительности. Положение спас прилично одетый мужчина в очках. Он сразу понравился мне своей основательностью. “Иди прочь, попрошайка”, - наорал он на мальчика. “Каждый день здесь толчется, а ослику не легче, - обратился он ко мне. - Как Ельцин?”

– Неплохо.

– Давайте я вас провожу до пирамид. А то от этих попрошаек не отобьешься.

По пути он показал мне открытки с видами пирамид.

– Хорошие открытки?

– Нормальные.

– Берите, недорого. Всего десять фунтов.

– Но у меня нет денег.

– Всего десять фунтов. Для меня, вашего друга.

– Но мне не нужны открытки.

– Без открыток нельзя. Открытки - это память.

– Но я не люблю открытки. У меня дома вообще нет открыток.

Я орал в голос. Объяснения не помогали - он не уходил. Он не понимал, что мне не нужны его открытки. Он говорил, что либо я возьму их, либо нашей дружбе придет конец. Я чуть не плакал - тяжело терять единственного друга. Как всегда выручила жена - применила уже испытанный прием с родной речью.

Смотреть пирамиды расхотелось. Мы поплелись к боковому выходу. У калитки нас остановил человек в униформе. “Вы куда?” - спросил он.

– К выходу, уже все посмотрели.

– А катакомбы видели?

– Нет, а где это?

– Да тут, недалеко. Бесплатно. Обязательно сходите, посмотрите. Вон, у ближайшего холма.

Жена осталась ждать меня на скамейке. “Сейчас вернусь, я уже ученый”, - пообещал я и побежал к катакомбам. На полпути меня остановил очередной бедуин в халате. “Я гид”, - строго сказал он.

– Но мне не нужен гид.

– Здесь без гида нельзя. Таков порядок.

– Но в пирамидах было можно.

– А в катакомбах нельзя. Они очень опасные. Заблудишься.

И тут я почти попался - я согласно кивнул головой. Мы пошли вперед. Но он просчитался - он свистнул. С земли вскочил верблюд. “Садись”, - сказал лжегид. Тогда я схитрил. “Хороший верблюд, - сказал я. - Очень хочу на нем покататься. Посмотреть с него пирамиды. У меня, как у всякого туриста, полно денег. Только на обратном пути. Сначала я сам посмотрю катакомбы, а потом уже покатаемся”. Бедуин обрадовался. Я уговорил его.

Наконец-то я пришел в себя и переломил ситуацию. Довольный, я отправился к катакомбам. У самого входа встретил еще одного человека, полного и улыбчивого. “Я - сторож, - сказал он. - Я должен отвести тебя к входу. Открыть дверь”. Немного смущал его бедуинский халат. Однако выхода не было. Я подчинился и пошел вместе с ним. По пути он рассказал мне историю катакомб. Мы подошли к железным воротам. “Сейчас, - подумал я, - он достанет большой железный ключ и отворит их”. “Лезь”, - сказал он. “Куда?” - удивился я. “Туда”, - и он показал на дырку вверху двери. Я все понял. Черт, все-таки я попался. Все-таки я - лох. Полный лох. Смирившись со своей участью, я полез в дырку… и застрял. “Давай камеру, помогу”, - сказал псевдосторож. Отдавать камеру не хотелось. Я застыл в задумчивости. Вдруг рядом возник лжегид. Он шел пешком, держа верблюда за уздечку. На верблюде важно восседал толстый американец в шляпе-сомбреро. Псевдосторож отвлекся - начал рассказывать американцу историю катакомб. Я незаметно вылез из дырки и побежал обратно к жене. Все-таки, есть бог. Даже если ты лох.

СВОБОДА, РАВЕНСТВО И БРАТСТВО

Мы пропустили с приятелем по последней пинте пива, и я поехал на автовокзал. Итак, без десяти десять я выйду из метро. Мой автобус отходит из Лондона ровно в десять вечера. Утром он окажется в Париже. А самолет из Парижа в Москву летит завтра днем. В полпервого. Все четко. Я все продумал. Я был спокоен и уверен в себе. Еще бы. Ведь в шесть часов я съездил в кассы и подтвердил свой билет. Теперь неторопливо я подъезжал к вокзалу. Прямиком я направился к терминалу. Подошел к автобусу. Протянул водителю билет. Но он недобро помотал головой. “Что?” - спросил я. “Вы не прошли чек-ин”, - сказал водитель.

– Какой чек-ин? - переспросил я.

– Да вон тот, - он показал куда-то вбок.

Я проследил за направлением его указательного. Побежал по курсу. Уткнулся в двух служителей в униформе. Двух спокойных джентльменов с каменными лицами. “Мне нужно пройти чек-ин”, - сказал я. “Уже слишком поздно”, - сказал один. Я предъявил свой билет. “Я был здесь в шесть. Подтвердил билет. Мой статус - о’кей”, - закричал я. “Вы не прошли чек-ин”, - сказал второй служитель. “А сейчас уже поздно. Слишком поздно”, - повторил первый. Я бросился обратно к автобусу. Водитель посмотрел на меня и отвернулся. Автобус дал задний ход. “Пожалуйста, пустите меня, - закричал я. - Я иностранец. Ничего не понимаю”. Автобус начал разворачиваться. “Помогите мне, - из последних сил завопил я. - Я ино…” Автобус повернулся ко мне спиной, пустил в лицо струю газа и скрылся в темноте.

Я был сдут, как воздушный шарик. Поплелся снова к зданию вокзала. Наткнулся на все тех же двух служителей. “Мне нужно попасть в Париж. У меня билет на самолет. Утром он летит в Москву. Не знаете, как мне быть?” - спросил, не глядя им в глаза. “Не знаю”, - пожал плечами первый служитель. “А других автобусов нет?” - спросил я. “Нет”, - ответил второй. “Может быть, есть еще какие-нибудь способы?” - продолжал допытываться я. “Езжайте в аэропорт Хитроу”, - сказал первый служитель. “Там самолеты каждый час”, - добавил второй. “А это недорого?” - поинтересовался я. “Всего пятьдесят долларов”, - сказали служители.

Я снова сел в метро. Приехал в Хитроу. Аэропорт оказался закрыт. До полшестого утра - так гласила табличка. Делать было нечего. Я сел на стул у входа. Привязал сумку к ноге. Вынул из коробки новые ботинки. Связал шнурки. Закинул ботинки на плечо. И уснул. Проснулся от шума. Хлопали двери. Полшестого. Встал и отправился к кассам “Эйр Франс”. Отстоял очередь. “Здравствуйте, месье”, - по-французски поприветствовала меня хорошенькая кассирша. “Я не месье. Я - русский”, - ответил я. “Извините, сэр”, - она перешла на английский. “Есть ли билеты на Париж?” - вежливо поинтересовался я. “Есть”, - ответила она. “Можно один?” - спросил я. “Нет”, - улыбнулась она. “То есть?” - переспросил я.

– Билеты есть, да только самолет не летит.

– Как это?

– В Париже забастовка.

– И что… что мне делать?

– Не знаю, сэр. Попробуйте воспользоваться услугами какой-нибудь другой авиакомпании. Не французской.

– Какой, например?

– Есть, например, “Бритиш Мидлэнд”. Они летают с другого терминала.

Я посмотрел на часы. Было уже около половины седьмого. Времени оставалось все меньше и меньше. Тот терминал находится на соседней станции метро. Быстрее пешком. Я закинул ботинки на плечо, схватил сумку и понесся к терминалу. Минут через пятнадцать я оказался у окошек “Бритиш Мидлэнд”. Взмокший как рыбец и запыхавшийся как жеребец. Отстоял очередь. “Мне, пожалуйста, один билет на Париж. Восьмичасовой рейс”, - обратился я к женщине за стеклом.

– Замечательно, сэр, - ответила она. - Только мы не летаем. У нас делэй.

– Какой делэй? - удивился я.

– Забастовка.

– Какая к черту забастовка? Вы же не французы, вы англосаксы чистейшей воды! - возопил я.

– Понимаю, сэр. Но у них в аэропорту не работают трапы, не ходят автобусы. Мы не можем летать.

– И что же мне делать?

– Попробуйте воспользоваться услугами “Эйр Франс”. У них вроде бы будет один самолет.

И я понесся обратно. Снова пробился к окошку.

– А, это вы, месье, - узнала меня кассирша.

– Я не месье, я русский, - устало напомнил я. - Я слышал, у вас летит один самолет?

– Да. Шестичасовой рейс. Летит в одиннадцать.

– Отлично. Я покупаю.

Я отсчитал деньги. Она начала пробивать билет. Я прикинул в уме. Самолет в одиннадцать. В полдвенадцатого я на месте. Аэропорт тот же. Багажа у меня нет. Если все делать быстро, на регистрацию до двенадцати успею. И тут я вспомнил. Мать, мать, мать!!! Ведь в Париже время на час…

– Девушка! – заорал я.

– Что? - Отдайте деньги! Мне не подходит! Я не успеваю!

– Хорошо, - спокойно сказала она.

– Кстати, у “Бритиш Мидлэнд” летит самолет.

Одной рукой я схватил деньги. Другой схватился за сердце. И снова побежал. Опять нашел “Бритиш Мидлэнд”. Протиснулся к окну.

– Да, - подтвердила женщина за стеклом. - Летит в девять.

– Здорово, - говорю. - Мне подходит.

– Остался, правда, только бизнес-класс.

Мне было уже все равно. Я вывалил из карманов все, что там было. Фунты, франки, доллары. Бумажки и монеты. Сгреб их в кучу. Пододвинул к ней. Она начала считать. Делить и умножать. Достала калькулятор.

– Ровно - наконец, сказала она. - Двести пятьдесят долларов.

Я вытер пот со лба. Согласно кивнул головой.

И тут раздался звонок. Она взяла трубку. Ее лицо вытянулось.

– Простите, сэр - сказала она. - Но делэй отменился. Самолет летит точно по расписанию.

– И что это значит? - спросил я.

– Он полетит в восемь пятнадцать.

Я посмотрел на часы. На них было восемь четырнадцать.

– А-а-а, - закричал. - Умираю. Отдайте деньги.

– Не отдам, - решительно сказала она. - Билет уже пробит. Бегите, сэр. Авось успеете.

И я побежал. Ох, как я побежал. Я бежал и бежал. Прошел один контроль, второй, третий. На третьем меня остановили. “Простите сэр, - сказал большой мужчина в фуражке. - Но вы здесь уже были”. Круг замкнулся. Мои ноги подкосились. Но он взял меня за руку. Отвел к выходу. Я вскочил в миниавтобус. Подъехал к самолету. Вышел и прочитал надпись: “Лондон - Сидней”… Два раза не умирают. Я втянул побольше воздуха. Сжал зубы. И снова побежал. Вернее, полетел. По летному полю. Наконец, увидел свой самолет. Терпеливый красавец ждал меня. Все-таки ждал. Я вошел в бизнес-салон. Огляделся по сторонам. Вокруг сидели одинаковые люди в костюмах, с ноутбуками и сотовыми телефонами. Видимо, брокеры с биржи. Летают туда-сюда. Они сидели на своих привычных местах. Работали за компьютерами. И тут вошел я. С ботинками наперевес. Пыльный и потный. В рваных штанах и грязной рубашке. Они смотрели на меня во все глаза. В одну минуту их мир рухнул.

Этого не могло быть, потому что этого не могло быть. Я не мог здесь оказаться точно так же, как самолет не мог превратиться в помойную яму. Я сел на свое место. Через кресло от меня сидел сосед. Он чуть-чуть наклонился в мою сторону и показал вперед. “Там тоже есть свободные места, - сказал он. - Целых три”. Я не стал пререкаться. Покорно пересел. Изгой, он и в самолете изгой.

И вот я в Париже. Невероятно. Приосанившись, я вышел из самолета. На последнюю мелочь попытался купить пива. Во рту пересохло, язык заплетался. “Кр, кр”, - каркал я. Не мог выговорить слово “Кроненберг”. Рядом со мной, облокотившись на стойку, стоял молодой француз, похожий на Депардье. О чем-то оживленно он беседовал с барменом. Покосился в мою сторону. “Может, помочь?” - спросил вдруг на чистом русском. “Спасибо, не надо. Сам справлюсь”, - я горделиво отверг его помощь. Представил себя командиром тачанки. Огонь по белым. Пли! Сжал зубы и тявкнул на весь бар: “Пива мне. Быстро. Кр!” Теперь бармен понял. Стал наливать. Француз исчез.

Я допил пиво и направился к самолету. Мимо меня с криком “Свобода, равенство и братство” пронеслась толпа. Толпа начала бить стекла. Во главе ее я заметил знакомого русского француза. Он подмигнул мне и закричал: “Ширака на гильотину!” Тут я вспомнил, что у меня есть камера. Достал ее из сумки. Начал снимать. Вдруг камеру выдернули из моих рук. Я поднял глаза вверх. Передо мной стояли двое полицейских. “Снимать нельзя”, - сказал первый. “Пройдемте с нами”, - сказал второй. Я запротестовал: “Не могу. Опаздываю на самолет”. Но они взяли меня под руки и отвели в полицию. Вынули кассету. Забрали ее себе, а камеру вернули. Снова взяли меня под руки и повели к трапу. “Удачно, - подумал я. - С ними не потеряюсь”. Но на самолете я прочитал надпись “Париж-Токио”. Увидел на трапе толпу японцев. Попытался вырваться. “Твой самолет. Через Москву летит”, - объяснили полицейские. И запихали меня внутрь. Я сел на свое место. Мне улыбнулся маленький косоглазый сосед. Я обвел пассажиров победным взглядом.

Все-таки я их сделал. Все-таки я - хитроумный идальго и горделивый мушкетер. Довез подвески. Прорвал заслоны. Утер этим овсянникам и жабоедам нос. Задал этим буржуям жару. Подсыпал толстопузикам перцу. Показал им нашу крепкую русскую дулю.

КРЫМ

Поехали мы как-то с приятелем в Крым. Оказались в купе с еще двумя парнями. Я их спрашиваю: “Вы кто такие?” А они: “Мы - древние греки”. Я: “Как это?” А они: “По крови. Мы по крови - древние греки”. Выпили мы с греками этими и легли спать. А деньги и паспорта у нас были в “ксивниках” - таких вязаных сумочках. Я свой ксивник у подушки положил и заснул. Среди ночи просыпаюсь - чую, что-то неладно. Пошарил - нет ксивника. Бужу Петьку: “Петька, вставай, у меня ксивник пропал”. Он там у себя пошебуршил, говорит: “У меня тоже пропал”. Разбудили мы, короче, греков этих. “Где деньги?” - спрашиваем. А они: “Не брали мы денег ваших. Истинный крест. Хотите - обыскивайте”. Ну, обыскивать мы, конечно, постеснялись. Дали они нам рубль, угостили шампанским.

Так мы в Коктебеле очутились без копейки денег. Но с голоду не померли. На базаре арбузы воровали. Петька продавцов отвлекал, а я арбуз ногой откатывал. Попрошайничали. На кашу и гарниры в столовой хватало. Потом в то время много в Крыму знакомых отдыхало. У них одалживали. Встретили там двух девиц из нашей школы. Мы на одном конце поселка жили в камышах в палатке, а они на другом с родителями дом снимали. Так мы к ним иногда через весь поселок столоваться ходили. Вот как-то поели у них фруктов, попили вина и пошли домой. Вечер. Настроение хорошее. Идем, смеемся. Свернули с проспекта Ленина на “панель”. “Панелью” они там набережную зовут. Вообще, Коктебель как устроен. Набережная, а параллельно - проспект Ленина. Но в том месте, где у девчонок дом стоял, они сливаются. Ну так вот, завернули мы. Вдруг, видим, навстречу нам какая-то толпа бежит. Я Петьку пихаю, говорю: “Смотри, какие ребята смешные, бегают чего-то”. А за ними еще больше толпа гонится. Я совсем развеселился. Носятся туда-сюда. Тут вдруг первый из второй толпы как подпрыгнет, да как дыц мне ногой в чичу. Слава богу, промахнулся, попал в плечо. Я сразу смекнул, что дело неладно. Побежал к берегу - думал вдоль моря уйти. Там темно, фонарей нету. Но не тут-то было. Оказалось, санатории берег поделили, решетками перегородили. Уткнулся я лицом в сетку и понял - отступать некуда. Повернулся обратно, а они обступили уже со всех сторон. Была не была, думаю… Первого я с разгону своим корпусом сбил, второго ногой лягнул, третьего, что есть силы, руками пихнул. Короче, прорвался. Отбежал подальше. Тут соображаю, что Петьки-то нет. А что делать - не знаю. Обратно возвращаться - боязно. Уходить - нехорошо. Решил выждать. За камнем схоронился, сижу, жду. Смотрю, машина с мигалкой подъезжает - никак милицейская. Шум. Топот ног. Потом все стихло. Менты, наверное, всех разогнали и уехали. Вернулся я на поле боя, а там нет никого. Пустота. Лишь море шумит. Ну все, думаю, убили Петьку. Пошел я опять домой. Медленно иду, прижимаюсь к заборам. Страшно так, как будто я один через фашистский Берлин пробираюсь. Вдруг снова толпа бежит. На этот раз не навстречу, а мимо пробегает. Все, как и я, в белых майках и синих штанах. Только они в трениках, а я в джинсах. Но ничего, думаю, не разглядят. Пристроился я сзади и с ними побежал. Бежим вместе, кричим хором: “Бей москалей, бей хипов, бей жидов”. Жалко только, что далеко убежать не удалось. Нога болела, видно, повредил в драке. Отстал я, тут смотрю - мимо парочка чешет. Он ее под руку держит. Ну, я с другого бока тихонько пристроился. Иду с ними. Она от удивления рот раскрыла. Губами хлопает, ему сказать собирается. Вижу, гопники в кустах тусуются. Только поравнялись с ними, как он - тот, что с другого бока - меня заметил. “Т-ты, т-ты чо?” - заикается. Слава богу, успели проскочить. Я снова вперед драпанул. Иду, для конспирации шатаюсь. Песни блатные горланю, акцент украинский выделывая. “Хоп-стоп, мы падашли из-за угла”. Добрался все-таки до камышей. Петьки нету. Стал будить знакомого одного, Гуглина из соседней палатки. “Вставай, - говорю, - Гуглин, бери топор, идем Петьку искать”. Он заныл: “Температура у меня, не могу”. Девушка его, Верка ревет в голос, не отпускает. “Идем, - говорю, - мужик ты или трус последний”. Ну, трусом он в глазах девчонки быть не захотел. Пошли мы, правда, топор он взять постеснялся. Вместо топора нож перочинный захватил. Идем поверху, по улице Ленина. На панель-то сразу же выползать опасно. Гуглин как прохожего заметит, так сразу приседает, в кустах прячется. Дошли до того поворота, где Ленина с панелью смыкается. Завернули за угол. Блин, толпа нам навстречу. Мы обратно сиганули, а с той стороны тоже толпа. Некуда деться. За спиной - столики и стена летнего кафе. Вжались в стену, трясемся как зайчики. Толпы прямо напротив нас и сошлись. Рукой дотянуться до них можно было. Вижу, с палками они и прутьями. Один другого спрашивает: “Ну что, всех добили?” А тот: “Да не, кое-кто по кустам спрятался”. А у самого фонарь дальнобойный в руке. Болтает, а им по кустам шарит. Луч от меня в сантиметре проскользнул. Ну все, думаю, конец это. Заметят - верная смерть. Вся жизнь тут перед глазами пронеслась. Вспомнил даже, как в детском саду у однокашника индейца своровал. Вспомнил, как бабушку пугал. В шкафу прятался и ночью выскакивал. Тут третий из них говорит: “Ну, ничего, хлопцы, завтра добьем. Поздно уже. Айда по домам”. Развернулись они и ушли на панель. А мы дух перевели и со всей прытью домой драпанули.

Назавтра одна из девчонок ко мне в гости пришла. Я весь день в палатке провалялся, высунуться боялся. Петька так и не появился. А тут я взбодрился. Костер даже развел, чай вскипятил. Сидим, болтаем. Смотрю, темнеет уже. Говорю ей: “Иди домой, а то поздно уже”. А она: “Да ладно, куда торопиться, я лучше еще посижу”. Пьем чай со спиртом, печеньем закусываем. Я нервничать стал. Говорю ей: “Домой пора, родители твои волноваться будут”. А она: “Сейчас, сейчас, посижу еще немного и пойду”. Тут я вспылил: “Я хоть и джентльмен, но не до такой степени. Провожать тебя не буду!” А она: “Да ладно, сама доберусь”. Стемнело. Вот черт, думаю. С одной стороны, идти, конечно, боязно - а с другой, джентльмен я все-таки или нет? Могу ли даму одну на верную смерть отправить? Короче, тяпнул я еще для храбрости и пошел ее провожать. Идем по Ленина. Оно все-таки как-то безопасней. Но на всякий пожарный я грузином притворился. Будто с дочкой иду. Ору на нее: “Слюшай, Сандра, как тибэ нэ стыдно. Начами шляишьси, нашу сэмью пазоришь! Вэсь город знаит. Атэц твой старый нэ спит, за табой гяняитси. Кто тибя такую замуж возьмет. Шлюха ты!” А она смеется. Но ничего, добрались до дома. Проводил я ее, выхожу, смотрю, мужик передо мной стоит, на меня косится. Я сразу причиндал свой выпростал и давай нужду справлять прямо у него перед носом. Тут из соседней калитки девушка выходит. Он ее за руку схватил и они прочь рванули. Он еще долго оборачивался, глазами круглыми на меня зыркал.

Спустился я на панель. Завернул за угол и… Лицом к лицу с гопниками столкнулся. Прямо под фонарем. Так светло, что меня во всех деталях видно. Улизнуть не успею. Вот это уже точно все, понял. Три гопника и три телки. Один самый длинный на меня смотрит и поет: “Хипа, хипа, хипаны - Пинк Флойд”. А я как заору с перепугу в ответ: “Шмеретулька в ширме у майданщика, бродит фраер в тишине ночной”. Что это за шмеретулька, я, честно говоря, не знаю. У меня кассета с плохой записью была, толком не разобрать. Так и запомнилась шмеретулька какая-то.

Умирать так с музыкой. Стою, ору. Они тоже стоят, оторопело глаза вылупив. Мне это дело первому надоело. Ладно, думаю, пока они там соображают, что к чему, я лучше дальше пойду. Авось пронесет.

Иду, смотрю, в знакомых кустах опять гопники тусуются. Смех женский и визг доносится. Один выходит, прикурить спрашивает. Ну, я ему со старательно сделанным харьковским акцентом: “Та ты шо. Та нема сыгарэт у мэня, нэ куру я”. И дальше припустился. Боковым зрением вижу - он одним пальцем у виска крутит, а другим на мой карман показывает. Гляжу вниз - черт, у меня пачка сигарет из кармана высовывается. Совсем про нее забыл со страху. Видно, этот гопник от моей наглости тоже обомлел. Ладно, пока в себя придет, меня уже ищи-свищи. Вижу, люди впереди. Иду за ними. Лучше вместе держаться. Прием испытанный применяю - песни блатные ору. Они шаг убыстряют. Я за ними припустился, еще громче ору. Они еще быстрее двигают.Так я до самых камышей добежал.

Прихожу к палатке, а там Петька сидит. Я говорю: “Черт, ты где был?” А он: “Да ошибся я. Неправильную тактику выбрал. Убегать не стал. Упал, руками прикрылся. Сложился, как ты меня учил. Ну, помнишь, ты еще рассказывал, что в зоне так делают. Ну, когда от ударов обороняются. Они меня отдубасили что есть мочи и к морю поволокли. Топить. Стали в воду окунать, а тут менты приехали. Те меня тогда в воду бросили и убежали. Ну, я из воды выполз. Весь в крови. Менты говорят: “Во, смотри, Геркулес живой”. Почему Геркулес - не знаю. Видно, с Нептуном перепутали. Ну, они меня с собой и увезли. Потом говорят мне, ты, мол, на улицу лучше не ходи. С нами здесь сиди, отдыхай. Так спокойней будет. Сами-то они тоже выходить не торопились. Так мы с ними два дня и сидели, пережидали. В карты резались. А сегодня, говорят, гопники эти раздобрились. Напились, победу празднуют. С подружками гуляют. Никого не трогают. Вот я домой и пошел”.