Нашел у себя в компьютере старое, но по-прежнему актуальное, интервью писателя Цао Чжэнлу – классика «литературы новых левых» или «литературы подчиненных» – взятое в связи с выходом его посвященного культурной революции романа «Урок демократии». Интервью было опубликовано в журнале “China Left Review”, но что-то сайт издания больше не работает.

<…> Вот почему Мао сказал: “Марксизм включает в себя множество принципов, но в конечном итоге все они могут быть сведены к одному предложению: бунт – это правильно”. Когда он увидел спектакль “Сказка о белой змее” в Ханчжоу, его глаза наполнились слезами, а потом он вдруг встал и сказал: “Разве можно не бунтовать? Разве можно не бунтовать?” Он вскочил так быстро, что с него слетели штаны – он расстегнул ремень, когда сидел и смотрел спектакль. Мао был человеком, который наполнял свои действия эмоциями. Он осмысливал революцию, исходя из внутренней логики истории.

<…> Сейчас некоторые люди боятся, что трагедия культурной революции вернется. Почему они боятся? Потому что та эпоха была народным карнавалом, периодом, когда массы ощутили равенство. Элита же чувствовала, что ее тянут вниз, что она больше не превосходит других. Они были вынуждены подчиниться массам, поэтому очевидно, что они боятся возвращения этой ситуации.

<…> После того, как я испытал, что такое капитализм и понял политическую, экономическую и культурную логику капитализма, мои чувства по этому вопросу начали меняться. Я начал пересматривать массовую борьбу, тактику, от которой мы отказались как от чего-то бесполезного. Но это именно то, о чем часто говорят простые люди: что произойдет, если случится еще одна культурная революция? Демократия – это то, чего жаждет интеллектуальная элита, но демократия – также то, чего желают рабочие и крестьяне, однако содержание этого понятия у этих двух групп различно. Элита хочет конституционализма, другими словами, права меньшинства быть услышанным. Рабочие и крестьяне хотят равенства, права большинства быть услышанным. Таким образом, правильно понимать культурную революцию как “урок демократии”. В этом “классе” не было учителя, мы учились друг у друга, мы освобождали друг друга, а затем выбирали, по какому пути идти.

<…> Возвращаясь к вопросу о демократии, я считаю, что вопрос, поднятый Мао Цзэдуном, всегда был актуальным. Задумывались ли вы над лозунгом, который он выдвинул? Он постоянно искал преемника, но он сказал, что хочет воспитать десятки миллионов пролетариата, которые станут его преемниками. Это довольно глубокая идея. Нетрудно найти одного или двух человек, могущих стать вашими преемниками, но для того, чтобы революция была передана дальше, вам понадобятся десятки миллионов преемников. Я думаю, что у Мао Цзэдуна была такая идея: передача власти народу – это тип демократии, который обеспечит, что народ станет “хозяином” общества. Именно поэтому он выдвинул “Два требования”, “Аньшаньскую конституцию”, “Принципы Парижской коммуны”; поэтому он ввел “два участия, одну реформу и три комбинации” на производственных предприятиях (участие кадров в производительном труде и участие рабочих в управлении; реформа необоснованных и устаревших правил; сотрудничество рабочих, кадров и техников); поэтому он требовал “трех одинаковых” от кадров (есть, жить и путешествовать так же, как и некадры); и поэтому Мао придавал большое значение исследованиям и полевым изысканиям. Он считал бюрократическую политику самой худшей, он ненавидел ее с самого начала. Се Цзюэцзай – один из его учителей – однажды сказал о нем: “Мао Цзэдун был искренним противником бюрократической культуры”. Под бюрократической культурой здесь подразумевается бюрократизм. Мао всегда выступал за плоское управление и надеялся, что рабочие и крестьяне будут участвовать в управлении, а кадры – в труде. Удалось ли это реализовать или нет – отдельный вопрос, но Мао придерживался этих концепций как идеалов. Вот почему я понимаю культурную революцию как “урок демократии”, поскольку у самого Мао Цзэдуна не было четкого представления о том, как это сделать.