ЧАСТЬ 1. МИКРОСЕРФЕРЫ НА ПОМОЙКЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ

Катание на компьютерных досках по волнам поп-культуры

Пол Киберов

В питерском издательстве “Система-2000” в переводе А. Михайловского готовится к выходу книга “Микросерфы” Дугласа Коплэнда - одного из культовых писателей девяностых. Карьера Коплэнда (род. 1961 г.) началась с аванса в 22500 долларов за документальную книгу о его поколении. Вместо нее он предоставил издательству роман “Поколение X”, который разошелся тиражом в полмиллиона экземпляров и стал культурным феноменом, возвестившим о наступлении новой молодежной эры.

Полусонный, он задумчиво cмотрит из окна отеля на западный, экологически чистый Лондон. Он выглядит очень по-английски с чашкой чая в одной руке и журналом с Джарвисом Кокером на обложке - в другой. Несмотря на всю свою занятость, самый модный автор девяностых всегда в курсе последних новостей поп-культуры. “Куда ни сунься, везде Англия, даже cмешно… Но это ж не вечно!” - говорит он. Типичный тихий канадец, житель Ванкувера, пришел к писательству, перевалив за тридцатник, после арт-колледжа, академии бизнеса и журналистики. К относительной славе он вознесся в 91-м после “Generation X” (“Заметок о Культуре Акселератов”), сразу заняв свою нишу в “сверхироничном” обществе пост-яппи. Коплэнда поспешили окрестить королем модной ироничной фантазии и наряду с Кобейном и режиссером Ричардом Линклейтером провозгласили предвестником грандж-нигилизма. Всколыхнувшая журналистов мультверсия “Generation” успешно зажила своей собственной жизнью. Коплэнд скрылся от шума, в тиши продолжая разрабатывать темы “cевероамериканских соотечественников” и “поисков смысла жизни в девяностые” - в эпоху политической, экономической и личной дезинтеграции. Мир Коплэнда - пострелигиозная и постмодернистская жизнь в пустоте, полная подспудной тоски по ушедшей в небытие старомодной стабильности.

Книга “Microserfs” - отнюдь не дань киберпанковской моде. Коплэнд слишком умен для этого, что и доказывает, цитируя туповатые голливудские компьютерные триллеры вроде “Сети”. “Вот когда будем вспоминать девяностые, мы всенепременнейше умилимся фильмом “On Hackers”, ну вроде той ностальгии по фильмам катастроф в семидесятые. И все пойдут на Хэллоуин, разодетые под Сандру Баллок”. Компьютерные пейзажи “Силиконовой Долины” (Silicon Valley) населены настоящими, “человечными” героями. Насыщая свою остроумную прозу дифирамбами обществу потребления, Коплэнд на самом деле опасается, что оно уничтожит “доброе-вечное” в нашей жизни. “У любого, родившегося после 1950 года, мозги однозначно загружены поп - музыкой-образами-чувствами,” - утверждает он. Однако было бы неправильным считать, что попсовая чувственность сродни незрелости. Поп существует независимо от возраста его почитателей, и всей культуре уже не избавиться от поп-клише. Все есть поп. Можно ностальгировать по допо-поп-ным временам, но это ничего не изменит. Только сейчас мы осознаем, насколько этим пропитана Вселенная. “Я не икона этой культуры - я из плоти и крови, а иконы из дерева, и у них нет чувств. Если вы начинаете считать себя необычной личностью, вы уже играете с дьявольским пламенем,” - говорит Коплэнд.

Мало кому удается взять у него интервью. Он избегает ответов на любые вопросы о личной жизни, признавая, впрочем, что его частенько одолевают депрессии. “Люди неверно трактуют мой отказ от тиражирования интервью. Я имею в виду такой процесс в электронной почте, когда по разным адресам рассылаются одинаковые ответы. Неприязни к интервьюерам у меня нет, просто не хочу повторяться. Странная штука современное интервью, возьмите его у Леонардо Ди Каприо и Ким Бессинджер, поменяйте местами и ничего не изменится. Бездушный поточный портрет знаменитости с таким же успехом могла написать ЭВМ.” Ему неловко нести звание героя-глашатая молодежной культуры, и он c иронией относится к своей успешной литературной карьере. Тем не менее пост культурного посла грандж-поколения дает и некоторые преимущества. Коплэнд сдружился с Майклом Стайпом из R.E.M и Ричардом Линклейтером, его даже попросили написать некролог на смерть Кобейна в “Вашингтон Пост”.

– Потрясла ли эта смерть больше, чем кончины других знаменитостей?

– Да, хотя люди умирают ежедневно. Я лично его не знал, но он бы еще многое мог сделать. Я слушал с друзьями его акустический концерт в Нью-Йорке - это была наша последняя встреча. На неизбежный для любого поп-деятеля вопрос: “Ты когда-нибудь играл в группе?”, он, смеясь, отвечает:

– Нет, конечно. Это все равно, что спросить, был ли я зубным врачом.

“Microserfs” - безусловно, главная книга Коплэнда, посвященная мытарствам и замороченной любви компьютерных гениев-подростков. Фабула проста: в поисках “чего-то большего” благополучные, казалось бы, герои покидают Microsoft и устраиваются на работу в совсем юную компанию. Суть та же, что и всегда у Коплэнда: духовная смерть общества потребления, отчуждение и обособление среднего класса, пугающая нестабильность пост-индустриального десятилетия. Автор “на ты” с профессиональным компьютерным жаргоном. “Прозак” (сильнейший психостимулятор), Интернет, мультимедиа… На этот раз он не ввязывается в мифологическое болото поп-культуры, чем грешил в “Поколении”, и не впадает в словоблудие, как в провальной “Life After God”. Человеческий характер, кукла Барби и наркотическое телевидение семидесятых - вот основные нити, коими прошит сюжет. Персонажи общаются друг с другом на невероятно кратком cлэнге, обмениваясь попутно “глубокими” замечаниями о Talking Heads, Craftwerk, Гарри Ньюмэне и переизданной лейблом Creation пластинки Уильяма Шатнера “Transformed Man”. Но тусовочная ирония и цинизм не самоцель Коплэнда - сквозь игривую безупречную прозу проглядывает жажда смерти в этом мире, где судьба - индейка, а завтрашний день никому не обеспечен. Коплэнд рос со своими читателями и старается оправдать возлагаемые на него надежды. Его часто упрекают в невнимательности к критикам. “Не кажется ли тебе, что критики уважали бы тебя больше, если бы ты писал, скажем, о среднем нью-йоркце или маньяке-убийце?” “Может быть. Но кому какое дело? Mind your own buisness. Моя первая книга называлась “Заметки о Культуре Акселератов.” Его упрекают и в недостаточно серьезном отношении и даже презрении к саморекламе. “Все это там у них, в Лос-Анджелесе. “Во дает Квентин!”. Болезненный культ… Тарантино по телевидению битый час трепался о семидесятых. А ведь у каждого в год наберется с пяток улетных моментов. Помнится, в манчестерском отеле и у меня были свои “кайфы и ништяки” - иду как-то раз по коридору, а Вивьен Вэствуд мне навстречу бежит! Смешно все это, не правда ли?” - отвечает он.

Ему абсолютно наплевать на мнение окружающих. Герои “Microserfs” - такие же независимо мыслящие и стильные молодые ребята. Они - крутые компьютерщики и неутомимые романтики. Они - жаждут выхода, но не знают, куда идти. Они ненавидят “GAP”, но покупают в нем вещи. Им противен телевизор, но у них нет сил его выключить. Поп-культура для них - покой и отрава одновременно. Они уходят из “Микрософт”, но это не меняет дела - куда бы ты не пошел, ты остаешься тем же самым. (Так обыгрывается главный американский миф: “подняться и поехать”.) Их подружки эффектны и неестественно шаблонны: экс-программистка и культуристка Дасти, миниатюрная Эми - умелая кодировщица и истовая панк-рокерша. Типичные представительницы калифорнийского феминизма, со школьной скамьи убежденные, что женщины в сто крат способнее мужчин. Один за другим Коплэнд конструирует (и тут же разрушает) нео-варианты американской мечты. Вариант номер один: написать идеальный программный продукт. Вариант номер два: заняться шейпингом. Вариант номер три: найти свою половину. Всем этим с успехом и занимаются наши герои.

Как известно, неприятно, то что непонятно. Потому, наверное, Коплэнд и раздражает литературный истеблишмент. Если что-либо и вызывает еще большую неприязнь, чем “Generation X”, то именно этот рок-бестселлер о мире компьютеров. Один критик, впрочем, сказал о “Microserfs”: “Я ничего не понимаю, но написано мастерски”. На самом деле книга, напичканная одиозными именами и аллюзиями семидесятых, не требует навыков программирования. Посмеяться может каждый - и критик, если он не глуп, и простой читатель. Коплэнд хорошо владеет озорным и несколько извращенным юмором субкультуры - от знания мыльно-оперетточных типажей “Шайки Брэйди” (Brady Bunch Movie) до умения доcыта накормить буржуазной овсянкой критика-левака. Как правило, ничего не смыслящего в поп-культуре. Преданные же почитатели Коплэнда упрекают “Microserfs” за “недостаток мрачности”. Герои книги - не грандж-бездельники, а форменные трудоголики и жалуются лишь на отсутствие нормальной жизни при наличии всех непременных ее атрибутов: заболевания раком, вымирания от СПИДа и безработицы (но без обычных для Коплэнда мрачных апокалиптических прогнозов). “Вам что и вправду живется хуже поколения Эйзенхауэра?” - спрашивают его. “Вот вы сами и ответили,”- как всегда хмуро парирует он.

ЧАСТЬ 2. КУДА ВЕДЕТ БУКВА “Х”

В журнале “Иностранная литература” напечатан культовый роман 90-х “Поколение X”

Илья Фальковский

“Я не люблю яппи, - сказал мне мой друг Вася, житель Нью-Йорка. - И всем своим видом это показываю. У меня даже машина соответствующая.” Он любовно погладил крышу своего раздолбанного “бьюика-регал” 1961 года. “Такая машина - это “cool”, клево, - пояснил Вася. - А такая не “cool”,” - и он презрительно ткнул пальцем в сторону проезжающего мимо новенького “мерса” цвета “мокрый асфальт”. Я все понял. Я уважительно кивнул головой. Вася был крут. Вася был типичный модный “иксер”.

Герои романа Дугласа Коупленда “Поколение X” - трое инфантильных ребят “под тридцать” - Энди, Дег и Клэр. Они покинули насиженные места и мирскую суету ради спокойствия и уюта пустыни Палм-Спрингс, предпочтя перспективной и высокооплачиваемой работе “McJob” (в русском переводе “макрабство”: работа бесперспективная и малооплачиваемая) в забегаловках и мелких магазинчиках. По вечерам (или ночам) они собираются вместе и, глядя на закат (или рассвет), рассказывают друг другу истории собственного сочинения. “Мне спокойно, потому что друзья мои рядом”. Истории эти разные: о конце света в тот момент, когда ты стоишь в очереди в супермаркете, о солнце, которое вместо лучей испускает запах журналов “Лайф”, и запах этот убивает хлеб, о далеких звездах, астронавтах и потерянной / вновь обретенной любви и т.д. и т.п. “Такая вот романтическая дребедень,” - как сказал бы ироничный (как и все иксеры) Вася.

Герои Коупленда - это отходы агонизирующей цивилизации. Это отбросы общества, которые не желают быть отбросами. Общество потребления пропитано поп-клише, и вместе с ним и герои. И потому - как поется в песне - “им некуда больше идти”. Ведь от себя не уйдешь (поговорка). Они рассказывают истории, сидя на крыльце, будто бабки на завалинке, потому что другой свободы им не дано. “Кратковременные творческие срывы помогают ему не погибнуть от рутины настоящей работы.” Речь, заметьте, не идет об отказе от работы вообще. Речь идет лишь о “кратковременном срыве”. Жить настоящей “подвальной жизнью” они не могут. “Но вообще-то мой побег в иной жизненный стиль не удался”. “Подвальная жизнь” равноценна гибели. Вот почему рано или поздно приходится возвращаться. Пройдя через “кризис середины молодости”: “духовный и интеллектуальный крах, наступающий на третьем десятке прожитых лет; зачастую бывает вызван неспособностью функционировать вне учебного заведения, вне упорядоченных социальных структур и сопровождается осознанием своего эзистенциального одиночества в мире” (из маргиналий - заметок на полях книги).

Здесь необходимо небольшое отступление. Коупленд, судя по всему, правильно уловил механизмы “клиширования”. Как бы в подтверждение этому еще одним таким клише моментально стало само понятие “поколение X”. Впрочем, еще задолго до Коупленда Баллард и Стерлинг говорили о феномене “невидимой литературы” - этого “всепроникающего потока научных отчетов, правительственных документов и специализированной рекламы, который на нераспознаваемом для нас уровне формирует всю нашу культуру”. Вспоминается известная история об американских военнослужащих. Во время войны во Вьетнаме для них ради экономии стали выпускать журналы без рекламы. “Все равно, мол, ничего купить не могут”. Тут же в армейских рядах началась жуткая паника. Последовали массовые акции протеста. Вьетнамцы воспользовались сумятицей и одержали легкую победу. В результате все пришлось вернуть на круги своя.

Коупленд не оставляет выхода и не указывает пути, и, стало быть, вряд ли полюбится всем нашим “юным и смелым”. Кому-то по душе Коупленд, а кому-то - “киберпанки”, чьи герои так или иначе противостоят Системе, находясь не у границы, а за границей. И противостояние их иногда оборачивается победой. Коупленд слишком нейтрален, слишком спокоен (его герои почти никогда не переходят за грань приличий). Спокоен - значит скучен. Так издревле у нас считалось. Правильно писал классик Кузнецов, что: “любимый писатель рейверов Ирвин Уэлш (все жахают по вене, гибнут под машинами, занимаются сексом с трупами и отрезают руки бензопилой) куда популярнее у русских иксеров, чем Коупленд”. Правильно, да только почти. Потому что не совсем понятно, кто такие “русские иксеры”.

Ибо бессмысленно проводить параллели, строить аналогии. То, что там, никогда не станет тем, что здесь. (Разве что тоска по ушедшему безвозвратно прошлому у нас общая. Герои “Поколения X” бережно собирают и хранят в памяти ярлыки семидесятых. Так и мы с друзьями слушая, к примеру, песни Пахмутовой, плачем и приговариваем: “Эх, что у нас еще есть?” И еще мы так же не хотим становиться взрослыми. Мы навсегда останемся “вечными романтиками”.) У нас, как известно, полная путаница понятий. Вот, например, журнал “ОМ” пытался стать журналом для “иксеров”, но явно что-то перепутал впопыхах и оказался журналом для “толстопузиков” - яппи. “Иксеры” стремятся подальше убежать, яппи - поближе прибежать, протиснуться и укусить за пятку кого-нибудь, кто стоит выше по социальной лестнице. Лестница ведет к обеденному столу, за которым мы и застанем когда-нибудь дружно чавкающую редакцию “ОМа”. “Каннибалы! Разве может примириться с ними наш народ? Наш народ безусловно возьмется за оружие,” - так говорил классик Фадеев.

Как-то я написал статью, где, в том числе, речь шла и об “иксерах”. Надо сказать, что мне не вполне нравилось слово “иксеры”. Напоминало мешанину непонятно чего. Выглядело похожим на слово “миксеры”. Потому “иксеры” были обозначены в моей работе вот так: “x-еры”. “Да уж, - сказал мне огорченно редактор, возвращая статью. - У вас даже “иксеры” читаются как херы”.